Долгие сумерки земли [Теплица] - Брайан Олдисс

Все ещё недоумевая, Грэн вышел из-за деревьев, чтобы рассмотреть все получше, и тут же увидел несколько, но далеко не всех, Рыбаков. Прижавшись друг к дружке, они сидели под скалой, недалеко от входа в пещеру. В типичной для них манере они нашли себе убежище под скальным выступом, с которого на них сейчас стекал поток воды. Они выглядели донельзя промокшими; жалкими и напуганными. При появлении Грэна они издали панический вопль и в страхе прикрыли руками свои гениталии.

— Идите сюда! — позвал Грэн, по-прежнему оглядываясь в поисках внезапно исчезнувшего морского чудовища.

Несчастные люди-тамми были полностью деморализованы. Грэн узнал этот идиотский крик: так же они кричали, когда увидели чудовище. Теперь они явно хотели убежать от него, двигаясь кругами, как стадо овец, и все время издавая какие-то бессмысленные звуки. Подобная глупость окончательно разозлила Грэна. Он схватил тяжёлый камень.

— А ну, выходите ко мне, пузатые нытики! — крикнул он. — Быстро! Пока чудовище не увидело вас!

— О ужас! О, хозяин! Все ненавидят нас, честных тамми, — заплакали они, толкая друг друга и поворачиваясь к Грэну спиной.

— Вернитесь! — закричал он, выбегая на середину прогалины. — Отойдите от пещеры!

Они не обратили на него никакого внимания. Дружно скуля, они бросились в пещеру, и сразу же внутри её резко зазвучало эхо их крика. Грэн побежал за ними.

Воздух был насквозь пропитан тяжёлым солёным запахом чудовища.

“Уходи отсюда немедленно”, — очнулся морэл, подкрепляя свой приказ судорогой, прошедшей по всему телу Грэна.

Все стены и потолок пещеры были усеяны каменными выступами, каждый из которых заканчивался глазницей, похожей на те, которые были снаружи. И эти глазницы тоже смотрели; как только Рыбаки ткнулись в них, веки открылись и они уставились на Рыбаков; сначала их было немного, затем — все больше и больше.

Поняв, что бежать дальше некуда, Рыбаки повалились в песок и громко запричитали.

— О, большой могущественный бог с крепкой кожей! О, Тот, который быстро бегает и всех ловит! Посмотри, как мы бежали к тебе, когда увидели тебя! Какая большая честь для нас видеть тебя. Мы бежали прямо к тебе, но наши ноги сами понесли нас по неправильному пути. Это все из-за дождя!

А глаза все открывались и открывались, устремляя свои каменные взоры на группу людей. Грэн схватил одного из Рыбаков за волосы и сильным рывком поставил на ноги. Остальные быстро замолчали. Наверняка каждый из них радовался, что досталось не ему.

— А сейчас — слушайте меня внимательно, — сказал Грэн сквозь сжатые зубы. Он начинал ненавидеть этих людишек лютой ненавистью. — Я не хочу зла никому из вас. И я уже говорил вам об этом. Вы все должны немедленно убраться отсюда. Здесь опасно. Все — обратно на берег! Быстро!

— Ты забросаешь нас камнями!

— Неважно, что я сделаю! Выполняйте, что приказано. Пошевеливайтесь! — И, сказав это, он швырнул тамми, которого держал, к выходу из пещеры.

И тут началось то, что осталось в памяти Грэна, как мираж.

В пещере открылись все глаза. Время остановилось. Все стало зелёным. Рыбак, которого отбросил Грэн, встал на одну ногу, развёл руки в стороны и замер в такой нелепой позе, тоже позеленев. Дождь, видимый из пещеры, позеленел. Все стало зелёным и неподвижным.

Все начало уменьшаться, съёживаться, сжиматься. Все превратилось в одну маленькую каплю дождя, падающую бесконечно с небес. Или в песчинку, одну из бесчисленного множества, пересыпающуюся в песочных часах Времени. Или в протон, проносящийся сквозь бесконечный Космос своего бытия. Чтобы, наконец, стать бесконечно необъятным… чтобы достичь бесконечного богатства несуществования… и стать Богом… превратиться в вершину творения, собрав воедино миллиарды миров… пролетая сквозь несотворенные пласты зелёной материи, ожидающей того часа или тысячелетия, когда она будет использована…

Он ведь летел, не так ли? А эти весёлые пятнышки рядом (или не рядом?) с ним, которых он, или не он, а кто-то другой, в другой памяти, когда-то называл “люди-тамми”. И если это был полет, а не что-то совершенно другое, как, например танец или пение, тогда это действительно происходило в этой зелёной вселенной, наполненной удовольствием, в среде, отличной от воздуха, и в пространстве, не изменяющемся во времени. И они парили в свете, излучая свет.

И они были не одни. Здесь было все. Жизнь сменила Время, которое стало Жизнью; Смерть ушла. И все было похожим друг на друга.

В том, другом, неопределённом существовании, о котором сейчас было даже трудно вспомнить, и которое казалось сном во сне, то, другое, существование ассоциировалось с песчаным берегом и серым дождём (серым? он должен быть зелёным, ибо зелёный не имеет сходства), в том существовании были падающая с неба птица и огромное существо, выплывающее из морских глубин… и они прошли сквозь… мираж, и были здесь в пространстве, наполненном удовольствием. И всем казалось, что есть время и место для всего, — они могли расти и развиваться, без борьбы, развиваться вечно, если захочется, — и людям-тамми, и птице, и чудовищу.

Грэн чувствовал, что мираж действует на него не так, как на других. Но это было неважно. Ему было хорошо в этом полёте, где не было ни времени, ни расстояния.

И тем не менее он чувствовал, что отстаёт от других. Скорость его полёта падала. Появилось беспокойство, и он ощутил присутствие временного измерения, иначе он не отставал бы от других. И они бы не оглядывались на него, улыбаясь и кивая головами: птица, животное, люди-тамми. И не расцветали бы буйной зеленью различные растения, заполняя расстояние между ним и его попутчиками. И он бы не гнался за ними, крича и всё равно отставая. И вдруг все то, что он уже успел полюбить, и к чему успел привыкнуть, стало исчезать.

Его охватил страх — страх потерять этот зелёный рай, где так сладко кружится голова. Но миллион глаз сказали “Нет!” и выплюнули его обратно в мир, которому он принадлежал…

Он лежал в пещере, распластавшись на истоптанном песке, раскинув в стороны руки и ноги. Он был один. Над ним миллион каменных глаз с отвращением закрылись, и в его мозгу утихла зелёная музыка. Грэн почувствовал себя жутко одиноким.

По-прежнему шёл дождь. Грэн понял, что его отсутствие, казавшееся ему бесконечно долгим, длилось какое-то мгновение. Время… или что там ещё… было, наверное, субъективным феноменом, механизмом в кровообращении человека, чуждым растениям.

Грэн сел, поражённый собственными мыслями.

— Морэл! — прошептал он.

“Я здесь…”

Последовало долгое молчание. Наконец грибок заговорил.

“У тебя есть разум, Грэн. Поэтому скала не приняла тебя. Нас. Тамми были почти такими же неразумными, как морское животное или птица. Они были приняты. И теперь то, что для нас мираж, для них — реальность. Их приняли”.